Меня привезли обратно в палату и тем же макаром, через поворот на бок, толчок и пиздык, сгрузили на кушетку. Поверх повязки уложили ледяную грелку, и оставили меня наедине с мыслями о скором выздоровлении.
Минут через 5 ко мне заглянула старшая сестра.
- Болит?
- Не-а, - ответил я, - вообще ничего ниже ребер не чувствую.
- Вот и хорошо. При первых признаках боли – зовите. Вот кнопка на стене…
Рядом со мной в самом деле красовалась красная кнопка с надписью "Тревога".
- Если что нужно – мы сразу прибежим.
- Пожрать!
- Что?
- Пожрать мне нужно! Срочно! Дико жрать хочу.
- Нельзя. Лежите.
Я снова остался один и принялся пытаться шевелить ногами. Отвратительное, скажу я вам, чувство, когда кажется, что ног у тебя нет. Я сосредотачивался, посылал импульс к ноге, и… Импульс возвращался обратно! Я прямо физически чувствовал этот откат тока по нейронам. Это было даже больно, и верхнюю часть тела, которую я еще чувствовал, сводило легкой судорогой. Попробовав несколько раз шевельнуть хоть пальцем, я забил на это гиблое дело и занялся делами насущными.
Позвонил жене и маме. Написал пост о том, что меня прооперировали и я жив, проиллюстрировав его фотографией своих бесчувственных ног. Дотянулся до тумбочки и сожрал припасенный льняной батончик. Немного полегчало, пустота в животе хотя бы частично заполнилась.
Небольшой запас еды, принесенной из дома, лежал в холодильнике, но до него было не добраться никак.
Главный минус спинальной анестезии – необходимость Хотите узнать больше?сутки после нее лежать пластом. Лидокаин (или новокаин? В общем, анестезия) вводится между позвонками, в пространство вокруг спинного мозга. Если встать, дав нагрузку на позвоночник – фиг знает, как поведут себя остатки этой жидкости. Куда сольются, на что надавят, что сместят? Так можно остаться в моем нынешнем положении, без ног и таза, на всю жизнь. Поэтому сутки – пластом. Даже садиться нельзя. Максимум – поворачиваться на бок, или чуть приподниматься на локтях. Так что холодильник для меня еще 24 часа – недостижимая мечта.
Пришла сестра со шприцом.
- Что это?
- Обезболивающее. Морфин.
Не чистый, конечно. Какое-то вещество на основе морфина, я просто название забыл. Наркота, в общем.
- Так у меня пока ничего и не болит.
- А меня это мало волнует. Мне сказали колоть – я пришла колоть.
Еще полчаса спустя анестезия начала понемногу отходить, и ко мне решила вернуться правая нога ниже колена. Чуть-чуть стали откликаться на нервные импульсы пальцы… Потихоньку стала возвращаться возможность нормально дышать.
Часа через полтора после операции я вовсю шевелил ногами, но меня слегка беспокоил тот факт, что то, что выше ног, что мужики пуще всего берегут, возвращаться не торопилось.
Заглянул хирург. Состоялся уже вполне привычный диалог.
- Лежите?
- Лежу.
- Воn и лежите.
Хирург ушел, время снова потянулось…
В обед, ожидаемо, принесли обед.
- 418-ая… Ага, после операции. Диета номер 42, для почти покойных. Вот вам суп. И чай.
- Хоть хлеба к нему дайте!
- Не положено.
- Так положите! Я не знаю, что там у вас за диета прописана, но мне грыжу штопали! Это даже полостной операцией в полной мере не считается!
- Не положено! Ешьте суп!
Супом оказалась тарелка прозрачной субстанции, пахнущая капустой и отчаянием. От желания вызвать такси и сбежать, меня удерживала только перспектива остаться паралитиком на всю жизнь.
Часам к четырем мое тело снова стало принадлежать мне полностью. Онемение прошло, все работало как надо. Пришла и боль, но боль вполне терпимая, особо мне не мешавшая. И снова я лежал, читал, играл, болтал с друзьями в соцсетях, и тихонько ждал, что будет дальше.
Зашел хирург.
- Лежу! – сказал я ему с порога, предчувствуя стандартный вопрос.
- Ноги работают?
- Да.
- А это самое?
- Побочную функцию выполняет. Основную пока проверить не было возможности. Женщина нужна. Желательно красивая.
- Ясно. Как себя чувствуете в целом?
- Отлично! – я не кривил душой. Зашитый живот болел, но боль эта ничуть не мешала жить. Я вспоминал, как меня корежило от боли в 12 лет после аппендицита, и радовался тому, что скоро поеду домой. Будущее рисовалось радостным и простым. Вот завтра мне можно будет вставать, и я сбегу отсюда! Вот ей Богу сбегу!
Я все продумал, еще ложась в больницу. Специально надел старую куртку, которую все равно собирался выкинуть. Ну и пусть мне не отдадут верхнюю одежду без бумажки о выписке! На улице -5. В кофте доплетусь до такси, и домой. Дома и стены помогают.
К вечеру возникла первая серьезная проблема. Простите за интимные подробности, но принесенная санитаром бутылочка наполнилась под завязку. Нужна была новая, а по сему я не колеблясь нажал на кнопку возле кровати.
В коридоре, на сестринском посту, раздался противный писк, и… И ничего не произошло. Пульт на посту попищал пару минут, и заткнулся. Никто ко мне не пришел.
Я нажал на кнопку еще раз. И… Не произошло ВООБЩЕ ничего. Не было даже писка.
Вот тут я слегка запаниковал, потому что бутылочка нужна была уже очень срочно. Спасительная уборная была в двух шагах от меня, но вставать-то нельзя!
Еще одно отвратительное чувство в копилку послеоперационных ощущений. Я МОГ встать. Реально чувствовал себя вполне прилично, и был уверен, что спокойно дойду до туалета, сделаю все свои дела, и вернусь обратно. Но НЕЛЬЗЯ! Может быть, введенный мне в позвоночник лидокаин уже рассосался и как раз сейчас пытается вывестись из моего организма, а может быть одна капелька все еще лежит между позвонками, и только и ждет, чтобы я сдавил ее, и она в свою очередь надавила на спинной мозг…
Русская рулетка, в которой ты не знаешь, есть ли патрон хоть в одном гнезде барабана. Может, револьвер не заряжен, а, может быть, заряжены все шесть гнезд.
Вставать нельзя.
Услышав шаги в коридоре, я довольно внятно и громко крикнул:
- Человек, проходящий мимо моей двери, позовите, пожалуйста, сестру!
Реакции ноль. Шаги удалялись. Уверенные такие шаги. Ровные. Пациенты так не ходят. Пациенты передвигаются медленно, зачастую – шаркающей походкой. Это явно был кто-то из персонала, только ему было пофигу.
Когда в коридоре снова раздались шаги, на этот раз уже вполне пациентские, я не стал размениваться по мелочам.
- ПОМОГИТЕ! – от души заорал я, для верности толкнув стул, так что он с грохотом отлетел к стене.
- Вам что-то нужно? – спросил женский голос из-за двери.
Нет, в этой стране определенно можно умереть среди бела дня, и никто не обратит внимания.
- Да! Позовите, пожалуйста, сестру!
- Сейчас…
Еще минут пять спустя, пришла сестра…
Я лежал и вспоминал голливудские фильмы, где на писк кардиомонитора сбегается весь персонал, уже с дефибриллятором наготове. Здесь я мог умереть раз 11, и нашли бы меня, наверное, только во время обхода.
- Вы чего-то хотели?
- Да. Вот…
- Щас поменяем. А чего просто на кнопку не нажали?
Я молча кивнул ей на мигающую красным кнопку "тревога".
- Хм… Надо же… Видать сломалась. Ну ладно.
- Простите меня, конечно, за мое назойливое любопытство, но что мне делать ночью, если мне вдруг поплохеет?
- А вам может поплохеть?
- Откуда я знаю?
- Ну, вы сейчас нормально себя чувствуете?
- Сейчас – да.
- Ну вот и лежите!
Логично… Вот умрете – тогда и паникуйте.
Однако, после того, как сестра выполнила какие-то манипуляции у себя на пульте, красный огонек у меня возле кнопки все-таки погас, и кнопка соизволила среагировать на мое следующее нажатие. "Тревога" работала, спать я мог спокойно.
Вечером принесли тот самый антибиотик с интересными побочными действиями.
- Простите, а куда мне блевать, если побочные действия снова дадут о себе знать?
- На пол, пожалуйста. Я постараюсь успеть отбежать на безопасное расстояние.
Обошлось. Второй раз лекарство пошло лучше.
Часам к 22, снова пришла медсестра с морфином. Уже и без того сонный я ожидал, что провалюсь в приятный сон, изобилующий легкими наркотическими глюками, но вместо этого меня куда-то повело и принялось качать на волнах. Не спал я практически всю ночь, просыпаясь от любого шороха и движения. В этот раз морфин почему-то практически не снял боль, а при каждом движении шов отзывался огненной вспышкой.
Промучившись до 5 утра, я не выдержал и снова нажал на "тревогу".
- Что-то случилось?
- Да. Скажите, во сколько придет фея с волшебным уколом? А то я из-за болей что-то толком уснуть не могу…
- А морфин вам теперь только вечером положен. Но знаете, я могу вас уколоть ненаркотическим обезболивающим. НПВП хотите?
Да, я хотел. И практически сразу же после этого укола, подействовавшего лучше морфина, провалился в крепкий и почти здоровый сон, но… Всего на пару часов. Проснулся я в семь от рыданий под дверью.
Спросонок подумал о самом плохом. Что кто-то ночью в отделении умер. Вроде никого тяжелого у нас не было, но мало ли? Но рыдания под дверью были вызваны куда более трагической причиной. У заступившей на дежурство сестры кто-то спер только позавчера принесенный, свежий, новый, только что выстиранный халат.
Слушая ее стенания, я решил, как только смогу встать, проверить наличие кошелька в рюкзаке. Мало ли, что тут было, пока меня оперировали. В этой больнице возможно все.
Подали завтрак. Как всегда скудный и тоскливый. В этот раз мне хотя бы полагался кусок хлеба с маслом…
- Так, 418-ая… Не ходячий?
- Это ненадолго! – чувствовал я себя в самом деле отлично, и снова начал думать о том, что сбегу, как только мне разрешат встать.
- Что у нас тут… Диета №23, для восстающих мертвецов. Каша из серого нечто и хлеб с маслом. Чай вам можно с сахаром.
Потом был обход.
- Лежите?
- Нет, от тоски и безысходности парю над кроватью, потому что отлежал уже все, на чем можно было лежать. Когда мне можно вставать, доктор? Я отлично себя чувствую и готов хоть сейчас к выписке.
- Хехе. Оптимистичный больной – это хорошо. Повязка в норме, крови нет, значит, зашил я вас хорошо. Менять повязку будем, пожалуй, завтра. Встать можете через 2 часа. А пока – лежите. Будете вставать – делайте это плавно и аккуратно. Голова может закружиться.
Я весь извертелся, ожидая, когда пройдут эти два часа. И вот, наконец, дождался.
Все! Прошли сутки после операции! Можно вставать! Чувствовал я себя отлично, живот практически не болел, и я очень хотел домой: к любимой жене, детям и бекону… Ну, пункт первый: сесть на кровати!
Сесть оказалось больно, но не критично. Я посидел немного, удостоверился, что голова не кружится, и я не рухну в обморок при попытке встать, собрался с силами, оттолкнулся от кровати и встал на ноги.
Живот словно разрезали заново, только уже безо всякой анестезии. А потом в него засунули раскаленные пассатижи, ухватили ими кишки и принялись завязывать их в узелки. Я согнулся пополам, постоял так несколько секунд, понял, что выпрямиться все равно не смогу, и повалился обратно на кровать. Ни о каком побеге не могло идти и речи. Оказалось, что лежать и ходить – это две принципиально разные вещи.
Минут 15 спустя, я предпринял вторую попытку. Оказалось, что самым тяжелым было переждать первые 10 секунд боли после подъема, и выпрямиться. Дальше дело пошло лучше. Через боль, с матами и паузами после каждого шага, я пошлепал-таки до уборной и впервые за сутки умылся.
К обеду по отделению разнесся вкусный аромат. Шепоток: "Гречка, гречка!" бежал среди пациентов, будто в том анекдоте про монашек и ожидаемую на обед морковку. И таким же, как в анекдоте, был финал. Облом. Масштабный облом!
Походкой покореженного Т-800, я приковылял в столовую, как бурундук Рокфор на аромат сыра. На тарелку мне плюхнули бурое нечто и сосиску…
- Берите, берите! – видя мое недоумение, поторопила меня повариха.
- Но… Я же отчетливо чувствовал запах гречки! Мне показалось?
- Нет. Гречка есть,
- Тогда… Почему вы положили мне эту слизь ксеноморфа?
- Гречки мало. Ешьте что дали. Пока кашу не раздам – гречку не открою.
- Знаете, я тогда, пожалуй, подожду, пока не кончится эта, с позволения сказать, каша.
- Ждите. Ваше право. Но сосисок тоже мало. На всех может не хватить… И к тому же, тем, кто соглашается на кашу, я даю ПЕЧЕНЬКУ!
Так я понял, что кухня 11-ой больницы на темной стороне. Они – жестокие изверги, и у них есть печеньки.
Вечером в дверь палаты с трудом протиснулась медсестра размером с двух меня. Жестом велела мне вытянуть руку, подцепила к катетеру шприц и что-то молча в меня влила. Интуитивно я предположил, что это снова был антибиотик, но спросить не рискнул.
Когда стемнело - пришла фея с волшебным уколом.
- А можно мне не морфин, а НПВП? Мне тут просто утром его кололи, и я с него лучше сплю, чем с вашей наркоты.
- Нет.
- Но позвольте… Морфин – дорогой, подотчетный. И я не хочу морфин! Можно мне другое обезболивающее?
- Нет. Сказано колоть морфин – я колю морфин.
Ночь прошла лучше и быстрее предыдущей. Угнетало меня только одно: скудный запас принесенной из дома еды в виде связки бананов, двух йогуртов и трех льняных батончиков таял на глазах. А на больничной слизи, даже если заедать ее печенькой, я определенно долго не протяну.
Утром, после завтрака, пока я задумчиво рассматривал катетер и думал: а что будет, если я случайно сорву его во сне – не истеку ли я кровью? – случился обход.
- Лежите?
- Хожу.
- Самочувствие?
- Отличное!
- Приходите на перевязку.
Прогулка до перевязочной была самой долгой прогулкой с момента попадания на операционный стол. Я передвигался все еще походкой Т-800, которого крепко отделал Т-1000, но ходить уже мог, и в мою голову все навязчивее пробиралась мысль о побеге.
Меня перевязали, констатировав, что шов отличный, и заживление идет по плану. Попутно сняли и катетер, видимо сочтя, что он больше не нужен.
Время потянулось дальше.
От тоски и безысходности я принялся гулять по больнице, медлительным серым призраком перемещаясь по коридорам и любуясь солнечными бликами на окнах. Свобода манила, мои мысли целиком и полностью занимал сочный бекон, так контрастировавший с больничной жратвой. Но сбегать было страшновато. Мало ли… Я и так недооценил масштаб операции, и недооценивать время реабилитации после нее не хотелось.
Что есть паховая грыжа? Если очень грубо и утрировано, то это щель в мышечной ткани там, где ее быть не должно. И через эту щель содержимое брюшины вываливается в паховую область. Кишки, проще говоря. Лишившись в детстве аппендикса я знал, как тяжело и больно срастается брюшная стенка, и потому ожидал, что после грыжесечения я буду бодро ходить уже на следующий день. Операция ведь проще. Брюшину не разрезают, а значит срастаться ей не надо. Разрезают только кожу, вшивают сеточку-заплатку на то место, где завелось несанкционированное отверстие, и зашивают кожу обратно.
Вот только я не учел, что вшитая в меня сеточка будет размером примерно 15*3 сантиметра, и вот как раз этой сеточке нужно довольно много времени, чтобы прижиться.
Вечером третьего послеоперационного дня мне наконец-то отменили морфин и стали колоть НПВП. А вот со вторым уколом возникла заминка.
- А где ваш катетер? – спросила сестра.
- Олег Анатольевич снял.
- Зашибись… А как я вам антибиотик уколю? Блин, может он назначение снял, но забыл об этом в карточке написать?
- Все возможно, особенно у вас в больнице, где даже халаты пропадают. Халат-то нашли?
- Не, так и не нашли. Ладно, значит, не буду колоть…
Утром четвертого дня я получил ответ на свой вопрос о том, что будет, если сорвать катетер.
Я неторопливо (по-другому я еще долго не мог) прогуливался по коридору отделения, кайфуя от сознания того, что у меня не вываливаются кишки. Со стороны это может показаться идиотизмом, но… Я упрямо, через боль, бродил взад-вперед по коридору, пока хватало сил, периодически касаясь рукой живота. Удостоверяясь, что он зверски болит, но вшитая в меня авоська держит надежно, и кишка, доставлявшая мне массу неудобств чуть ли не всю мою жизнь, надежно лежит там, где ей и полагается лежать! И вот в одну из ходок по коридору, я обнаружил в процедурной залитого кровью мужика. Буквально с ног до головы залитого!
Фильм ужасов на натуре!
- …соседи по палате разбудили, - услышал я обрывок разговора, - так бы еще спал и спал. Видать вырвал во сне. Не знаю, как…
- Голова не кружится?
- Да вроде нет. Как думаете, сколько я крови потерял?
- Думаю, миллилитров сто – точно.
Выглядел он так, как будто потерял ее всю!
Я порадовался, что катетер мне уже сняли, и опасность нечаянно вскрыть себе вену меня миновала. Зря порадовался.
Ближе к вечеру ко мне заглянула сестра с уже знакомым 10-миллилитровым шприцом, наполненным бурой жидкостью. Антибиотиком.
- Давайте руку. Нет, не эту. С катетером.
- А у меня нет катетера.
- Как???
- Олег Анатольевич снял. Я думал, курс антибиотика уже закончен…
- Нифига. Он сегодня после обхода нам выговор сделал, что вчера вам укол не сделали. Надо колоть. Ну что ж, будем делать как многое в России…
- Через жопу?
- Ага. Через нее, родимую. Поворачивайтесь на бок. Мужайтесь!
Зачем надо было мужаться, я понял спустя несколько секунд. Левую ногу парализовало, как только сестра начала вводить мне лекарство в мышцу. Более страшного укола я не видел никогда в жизни! Даже "Актовегин", сыворотка крови молодых телят (кому кололи, тот поймет) – мерк в сторонке в сравнении с этим лекарством.
- Терпите, скоро всосется, - сказала мне сестра на прощанье.
"Скоро" на практике было равно примерно получасу. На эти полчаса я забыл обо всем! Даже ощущения от чихания с разрезанным животом меркли в сравнении с уколом этой гадости внутримышечно. Я дал себе зарок, что больше никого в этой больнице к своей жопе не подпущу. Ни санитара с его манипуляциями, ни сестер с их шприцами. Колите в вену, ставьте мне катетер, делайте что угодно, но жопу я буду беречь как зеницу ока!
Вечером меня пришла навестить подруга. Начитавшись моих полных трагизма и отчаяния голодных постов, милая Катя принесла мне пожрать. Не бекон, конечно, но пару йогуртов, связку бананов и пачку печенья. Я воспрял духом! Теперь, даже если мне придется провести здесь еще неделю, голодная смерть мне больше не грозит! И пусть идут лесом поварихи с их печеньками и темной стороной!
Ну а на следующий день меня выгнали домой!
После обхода доктор опять погнал меня в перевязочную, осмотрел, перевязал, и велел через полчаса зайти к нему в кабинет.
- Собирайте вещи, я вас отпускаю!
- Ура!!! Выписка!!!
- Не выписываю, а отпускаю. Лежите тут, одиночную палату мне занимаете. Надоели! Срастайтесь дома. Через неделю приедете, я вам швы сниму, и уже тогда выпишу! Все, вот вам расписка, чтоб вам вещи в гардеробе отдали.
Но вы же не думаете, что моя больничная эпопея закончилась вот так просто и без финального аккорда? Нет, конечно же вы так не думаете!
Я вернулся туда через неделю. Снова стоял с курткой подмышкой у лифта, ожидая скандала на тему "Ходют тут всякие с верхней одеждой!", и внезапно нос к носу столкнулся со своим хирургом.
- А вы чего тут делаете? – спросил он.
- Ну как же… Вы же мне сказали сегодня прийти, швы снять?
- Я? Вы у меня на завтра записаны… Рановато еще.
- Эм… И что мне теперь делать? Обратно ехать?
- Ладно, поднимайтесь в перевязочную. Сниму. Авось не разойдется…
Как же я люблю этот медицинский авось…
В общем, как вы уже поняли, ничего не разошлось. Сейчас, почти три месяца спустя, авоська хоть иногда и отликается легкой болью на резкие движения, но работает исправно. И я уже без страха таскаю на руках обоих детей, даже одновременно. Но финальное указание хирурга все еще блюду…
- Женщин на руках ближайшие полгода не таскайте. На всякий случай…
Минут через 5 ко мне заглянула старшая сестра.
- Болит?
- Не-а, - ответил я, - вообще ничего ниже ребер не чувствую.
- Вот и хорошо. При первых признаках боли – зовите. Вот кнопка на стене…
Рядом со мной в самом деле красовалась красная кнопка с надписью "Тревога".
- Если что нужно – мы сразу прибежим.
- Пожрать!
- Что?
- Пожрать мне нужно! Срочно! Дико жрать хочу.
- Нельзя. Лежите.
Я снова остался один и принялся пытаться шевелить ногами. Отвратительное, скажу я вам, чувство, когда кажется, что ног у тебя нет. Я сосредотачивался, посылал импульс к ноге, и… Импульс возвращался обратно! Я прямо физически чувствовал этот откат тока по нейронам. Это было даже больно, и верхнюю часть тела, которую я еще чувствовал, сводило легкой судорогой. Попробовав несколько раз шевельнуть хоть пальцем, я забил на это гиблое дело и занялся делами насущными.
Позвонил жене и маме. Написал пост о том, что меня прооперировали и я жив, проиллюстрировав его фотографией своих бесчувственных ног. Дотянулся до тумбочки и сожрал припасенный льняной батончик. Немного полегчало, пустота в животе хотя бы частично заполнилась.
Небольшой запас еды, принесенной из дома, лежал в холодильнике, но до него было не добраться никак.
Главный минус спинальной анестезии – необходимость Хотите узнать больше?сутки после нее лежать пластом. Лидокаин (или новокаин? В общем, анестезия) вводится между позвонками, в пространство вокруг спинного мозга. Если встать, дав нагрузку на позвоночник – фиг знает, как поведут себя остатки этой жидкости. Куда сольются, на что надавят, что сместят? Так можно остаться в моем нынешнем положении, без ног и таза, на всю жизнь. Поэтому сутки – пластом. Даже садиться нельзя. Максимум – поворачиваться на бок, или чуть приподниматься на локтях. Так что холодильник для меня еще 24 часа – недостижимая мечта.
Пришла сестра со шприцом.
- Что это?
- Обезболивающее. Морфин.
Не чистый, конечно. Какое-то вещество на основе морфина, я просто название забыл. Наркота, в общем.
- Так у меня пока ничего и не болит.
- А меня это мало волнует. Мне сказали колоть – я пришла колоть.
Еще полчаса спустя анестезия начала понемногу отходить, и ко мне решила вернуться правая нога ниже колена. Чуть-чуть стали откликаться на нервные импульсы пальцы… Потихоньку стала возвращаться возможность нормально дышать.
Часа через полтора после операции я вовсю шевелил ногами, но меня слегка беспокоил тот факт, что то, что выше ног, что мужики пуще всего берегут, возвращаться не торопилось.
Заглянул хирург. Состоялся уже вполне привычный диалог.
- Лежите?
- Лежу.
- Воn и лежите.
Хирург ушел, время снова потянулось…
В обед, ожидаемо, принесли обед.
- 418-ая… Ага, после операции. Диета номер 42, для почти покойных. Вот вам суп. И чай.
- Хоть хлеба к нему дайте!
- Не положено.
- Так положите! Я не знаю, что там у вас за диета прописана, но мне грыжу штопали! Это даже полостной операцией в полной мере не считается!
- Не положено! Ешьте суп!
Супом оказалась тарелка прозрачной субстанции, пахнущая капустой и отчаянием. От желания вызвать такси и сбежать, меня удерживала только перспектива остаться паралитиком на всю жизнь.
Часам к четырем мое тело снова стало принадлежать мне полностью. Онемение прошло, все работало как надо. Пришла и боль, но боль вполне терпимая, особо мне не мешавшая. И снова я лежал, читал, играл, болтал с друзьями в соцсетях, и тихонько ждал, что будет дальше.
Зашел хирург.
- Лежу! – сказал я ему с порога, предчувствуя стандартный вопрос.
- Ноги работают?
- Да.
- А это самое?
- Побочную функцию выполняет. Основную пока проверить не было возможности. Женщина нужна. Желательно красивая.
- Ясно. Как себя чувствуете в целом?
- Отлично! – я не кривил душой. Зашитый живот болел, но боль эта ничуть не мешала жить. Я вспоминал, как меня корежило от боли в 12 лет после аппендицита, и радовался тому, что скоро поеду домой. Будущее рисовалось радостным и простым. Вот завтра мне можно будет вставать, и я сбегу отсюда! Вот ей Богу сбегу!
Я все продумал, еще ложась в больницу. Специально надел старую куртку, которую все равно собирался выкинуть. Ну и пусть мне не отдадут верхнюю одежду без бумажки о выписке! На улице -5. В кофте доплетусь до такси, и домой. Дома и стены помогают.
К вечеру возникла первая серьезная проблема. Простите за интимные подробности, но принесенная санитаром бутылочка наполнилась под завязку. Нужна была новая, а по сему я не колеблясь нажал на кнопку возле кровати.
В коридоре, на сестринском посту, раздался противный писк, и… И ничего не произошло. Пульт на посту попищал пару минут, и заткнулся. Никто ко мне не пришел.
Я нажал на кнопку еще раз. И… Не произошло ВООБЩЕ ничего. Не было даже писка.
Вот тут я слегка запаниковал, потому что бутылочка нужна была уже очень срочно. Спасительная уборная была в двух шагах от меня, но вставать-то нельзя!
Еще одно отвратительное чувство в копилку послеоперационных ощущений. Я МОГ встать. Реально чувствовал себя вполне прилично, и был уверен, что спокойно дойду до туалета, сделаю все свои дела, и вернусь обратно. Но НЕЛЬЗЯ! Может быть, введенный мне в позвоночник лидокаин уже рассосался и как раз сейчас пытается вывестись из моего организма, а может быть одна капелька все еще лежит между позвонками, и только и ждет, чтобы я сдавил ее, и она в свою очередь надавила на спинной мозг…
Русская рулетка, в которой ты не знаешь, есть ли патрон хоть в одном гнезде барабана. Может, револьвер не заряжен, а, может быть, заряжены все шесть гнезд.
Вставать нельзя.
Услышав шаги в коридоре, я довольно внятно и громко крикнул:
- Человек, проходящий мимо моей двери, позовите, пожалуйста, сестру!
Реакции ноль. Шаги удалялись. Уверенные такие шаги. Ровные. Пациенты так не ходят. Пациенты передвигаются медленно, зачастую – шаркающей походкой. Это явно был кто-то из персонала, только ему было пофигу.
Когда в коридоре снова раздались шаги, на этот раз уже вполне пациентские, я не стал размениваться по мелочам.
- ПОМОГИТЕ! – от души заорал я, для верности толкнув стул, так что он с грохотом отлетел к стене.
- Вам что-то нужно? – спросил женский голос из-за двери.
Нет, в этой стране определенно можно умереть среди бела дня, и никто не обратит внимания.
- Да! Позовите, пожалуйста, сестру!
- Сейчас…
Еще минут пять спустя, пришла сестра…
Я лежал и вспоминал голливудские фильмы, где на писк кардиомонитора сбегается весь персонал, уже с дефибриллятором наготове. Здесь я мог умереть раз 11, и нашли бы меня, наверное, только во время обхода.
- Вы чего-то хотели?
- Да. Вот…
- Щас поменяем. А чего просто на кнопку не нажали?
Я молча кивнул ей на мигающую красным кнопку "тревога".
- Хм… Надо же… Видать сломалась. Ну ладно.
- Простите меня, конечно, за мое назойливое любопытство, но что мне делать ночью, если мне вдруг поплохеет?
- А вам может поплохеть?
- Откуда я знаю?
- Ну, вы сейчас нормально себя чувствуете?
- Сейчас – да.
- Ну вот и лежите!
Логично… Вот умрете – тогда и паникуйте.
Однако, после того, как сестра выполнила какие-то манипуляции у себя на пульте, красный огонек у меня возле кнопки все-таки погас, и кнопка соизволила среагировать на мое следующее нажатие. "Тревога" работала, спать я мог спокойно.
Вечером принесли тот самый антибиотик с интересными побочными действиями.
- Простите, а куда мне блевать, если побочные действия снова дадут о себе знать?
- На пол, пожалуйста. Я постараюсь успеть отбежать на безопасное расстояние.
Обошлось. Второй раз лекарство пошло лучше.
Часам к 22, снова пришла медсестра с морфином. Уже и без того сонный я ожидал, что провалюсь в приятный сон, изобилующий легкими наркотическими глюками, но вместо этого меня куда-то повело и принялось качать на волнах. Не спал я практически всю ночь, просыпаясь от любого шороха и движения. В этот раз морфин почему-то практически не снял боль, а при каждом движении шов отзывался огненной вспышкой.
Промучившись до 5 утра, я не выдержал и снова нажал на "тревогу".
- Что-то случилось?
- Да. Скажите, во сколько придет фея с волшебным уколом? А то я из-за болей что-то толком уснуть не могу…
- А морфин вам теперь только вечером положен. Но знаете, я могу вас уколоть ненаркотическим обезболивающим. НПВП хотите?
Да, я хотел. И практически сразу же после этого укола, подействовавшего лучше морфина, провалился в крепкий и почти здоровый сон, но… Всего на пару часов. Проснулся я в семь от рыданий под дверью.
Спросонок подумал о самом плохом. Что кто-то ночью в отделении умер. Вроде никого тяжелого у нас не было, но мало ли? Но рыдания под дверью были вызваны куда более трагической причиной. У заступившей на дежурство сестры кто-то спер только позавчера принесенный, свежий, новый, только что выстиранный халат.
Слушая ее стенания, я решил, как только смогу встать, проверить наличие кошелька в рюкзаке. Мало ли, что тут было, пока меня оперировали. В этой больнице возможно все.
Подали завтрак. Как всегда скудный и тоскливый. В этот раз мне хотя бы полагался кусок хлеба с маслом…
- Так, 418-ая… Не ходячий?
- Это ненадолго! – чувствовал я себя в самом деле отлично, и снова начал думать о том, что сбегу, как только мне разрешат встать.
- Что у нас тут… Диета №23, для восстающих мертвецов. Каша из серого нечто и хлеб с маслом. Чай вам можно с сахаром.
Потом был обход.
- Лежите?
- Нет, от тоски и безысходности парю над кроватью, потому что отлежал уже все, на чем можно было лежать. Когда мне можно вставать, доктор? Я отлично себя чувствую и готов хоть сейчас к выписке.
- Хехе. Оптимистичный больной – это хорошо. Повязка в норме, крови нет, значит, зашил я вас хорошо. Менять повязку будем, пожалуй, завтра. Встать можете через 2 часа. А пока – лежите. Будете вставать – делайте это плавно и аккуратно. Голова может закружиться.
Я весь извертелся, ожидая, когда пройдут эти два часа. И вот, наконец, дождался.
Все! Прошли сутки после операции! Можно вставать! Чувствовал я себя отлично, живот практически не болел, и я очень хотел домой: к любимой жене, детям и бекону… Ну, пункт первый: сесть на кровати!
Сесть оказалось больно, но не критично. Я посидел немного, удостоверился, что голова не кружится, и я не рухну в обморок при попытке встать, собрался с силами, оттолкнулся от кровати и встал на ноги.
Живот словно разрезали заново, только уже безо всякой анестезии. А потом в него засунули раскаленные пассатижи, ухватили ими кишки и принялись завязывать их в узелки. Я согнулся пополам, постоял так несколько секунд, понял, что выпрямиться все равно не смогу, и повалился обратно на кровать. Ни о каком побеге не могло идти и речи. Оказалось, что лежать и ходить – это две принципиально разные вещи.
Минут 15 спустя, я предпринял вторую попытку. Оказалось, что самым тяжелым было переждать первые 10 секунд боли после подъема, и выпрямиться. Дальше дело пошло лучше. Через боль, с матами и паузами после каждого шага, я пошлепал-таки до уборной и впервые за сутки умылся.
К обеду по отделению разнесся вкусный аромат. Шепоток: "Гречка, гречка!" бежал среди пациентов, будто в том анекдоте про монашек и ожидаемую на обед морковку. И таким же, как в анекдоте, был финал. Облом. Масштабный облом!
Походкой покореженного Т-800, я приковылял в столовую, как бурундук Рокфор на аромат сыра. На тарелку мне плюхнули бурое нечто и сосиску…
- Берите, берите! – видя мое недоумение, поторопила меня повариха.
- Но… Я же отчетливо чувствовал запах гречки! Мне показалось?
- Нет. Гречка есть,
- Тогда… Почему вы положили мне эту слизь ксеноморфа?
- Гречки мало. Ешьте что дали. Пока кашу не раздам – гречку не открою.
- Знаете, я тогда, пожалуй, подожду, пока не кончится эта, с позволения сказать, каша.
- Ждите. Ваше право. Но сосисок тоже мало. На всех может не хватить… И к тому же, тем, кто соглашается на кашу, я даю ПЕЧЕНЬКУ!
Так я понял, что кухня 11-ой больницы на темной стороне. Они – жестокие изверги, и у них есть печеньки.
Вечером в дверь палаты с трудом протиснулась медсестра размером с двух меня. Жестом велела мне вытянуть руку, подцепила к катетеру шприц и что-то молча в меня влила. Интуитивно я предположил, что это снова был антибиотик, но спросить не рискнул.
Когда стемнело - пришла фея с волшебным уколом.
- А можно мне не морфин, а НПВП? Мне тут просто утром его кололи, и я с него лучше сплю, чем с вашей наркоты.
- Нет.
- Но позвольте… Морфин – дорогой, подотчетный. И я не хочу морфин! Можно мне другое обезболивающее?
- Нет. Сказано колоть морфин – я колю морфин.
Ночь прошла лучше и быстрее предыдущей. Угнетало меня только одно: скудный запас принесенной из дома еды в виде связки бананов, двух йогуртов и трех льняных батончиков таял на глазах. А на больничной слизи, даже если заедать ее печенькой, я определенно долго не протяну.
Утром, после завтрака, пока я задумчиво рассматривал катетер и думал: а что будет, если я случайно сорву его во сне – не истеку ли я кровью? – случился обход.
- Лежите?
- Хожу.
- Самочувствие?
- Отличное!
- Приходите на перевязку.
Прогулка до перевязочной была самой долгой прогулкой с момента попадания на операционный стол. Я передвигался все еще походкой Т-800, которого крепко отделал Т-1000, но ходить уже мог, и в мою голову все навязчивее пробиралась мысль о побеге.
Меня перевязали, констатировав, что шов отличный, и заживление идет по плану. Попутно сняли и катетер, видимо сочтя, что он больше не нужен.
Время потянулось дальше.
От тоски и безысходности я принялся гулять по больнице, медлительным серым призраком перемещаясь по коридорам и любуясь солнечными бликами на окнах. Свобода манила, мои мысли целиком и полностью занимал сочный бекон, так контрастировавший с больничной жратвой. Но сбегать было страшновато. Мало ли… Я и так недооценил масштаб операции, и недооценивать время реабилитации после нее не хотелось.
Что есть паховая грыжа? Если очень грубо и утрировано, то это щель в мышечной ткани там, где ее быть не должно. И через эту щель содержимое брюшины вываливается в паховую область. Кишки, проще говоря. Лишившись в детстве аппендикса я знал, как тяжело и больно срастается брюшная стенка, и потому ожидал, что после грыжесечения я буду бодро ходить уже на следующий день. Операция ведь проще. Брюшину не разрезают, а значит срастаться ей не надо. Разрезают только кожу, вшивают сеточку-заплатку на то место, где завелось несанкционированное отверстие, и зашивают кожу обратно.
Вот только я не учел, что вшитая в меня сеточка будет размером примерно 15*3 сантиметра, и вот как раз этой сеточке нужно довольно много времени, чтобы прижиться.
Вечером третьего послеоперационного дня мне наконец-то отменили морфин и стали колоть НПВП. А вот со вторым уколом возникла заминка.
- А где ваш катетер? – спросила сестра.
- Олег Анатольевич снял.
- Зашибись… А как я вам антибиотик уколю? Блин, может он назначение снял, но забыл об этом в карточке написать?
- Все возможно, особенно у вас в больнице, где даже халаты пропадают. Халат-то нашли?
- Не, так и не нашли. Ладно, значит, не буду колоть…
Утром четвертого дня я получил ответ на свой вопрос о том, что будет, если сорвать катетер.
Я неторопливо (по-другому я еще долго не мог) прогуливался по коридору отделения, кайфуя от сознания того, что у меня не вываливаются кишки. Со стороны это может показаться идиотизмом, но… Я упрямо, через боль, бродил взад-вперед по коридору, пока хватало сил, периодически касаясь рукой живота. Удостоверяясь, что он зверски болит, но вшитая в меня авоська держит надежно, и кишка, доставлявшая мне массу неудобств чуть ли не всю мою жизнь, надежно лежит там, где ей и полагается лежать! И вот в одну из ходок по коридору, я обнаружил в процедурной залитого кровью мужика. Буквально с ног до головы залитого!
Фильм ужасов на натуре!
- …соседи по палате разбудили, - услышал я обрывок разговора, - так бы еще спал и спал. Видать вырвал во сне. Не знаю, как…
- Голова не кружится?
- Да вроде нет. Как думаете, сколько я крови потерял?
- Думаю, миллилитров сто – точно.
Выглядел он так, как будто потерял ее всю!
Я порадовался, что катетер мне уже сняли, и опасность нечаянно вскрыть себе вену меня миновала. Зря порадовался.
Ближе к вечеру ко мне заглянула сестра с уже знакомым 10-миллилитровым шприцом, наполненным бурой жидкостью. Антибиотиком.
- Давайте руку. Нет, не эту. С катетером.
- А у меня нет катетера.
- Как???
- Олег Анатольевич снял. Я думал, курс антибиотика уже закончен…
- Нифига. Он сегодня после обхода нам выговор сделал, что вчера вам укол не сделали. Надо колоть. Ну что ж, будем делать как многое в России…
- Через жопу?
- Ага. Через нее, родимую. Поворачивайтесь на бок. Мужайтесь!
Зачем надо было мужаться, я понял спустя несколько секунд. Левую ногу парализовало, как только сестра начала вводить мне лекарство в мышцу. Более страшного укола я не видел никогда в жизни! Даже "Актовегин", сыворотка крови молодых телят (кому кололи, тот поймет) – мерк в сторонке в сравнении с этим лекарством.
- Терпите, скоро всосется, - сказала мне сестра на прощанье.
"Скоро" на практике было равно примерно получасу. На эти полчаса я забыл обо всем! Даже ощущения от чихания с разрезанным животом меркли в сравнении с уколом этой гадости внутримышечно. Я дал себе зарок, что больше никого в этой больнице к своей жопе не подпущу. Ни санитара с его манипуляциями, ни сестер с их шприцами. Колите в вену, ставьте мне катетер, делайте что угодно, но жопу я буду беречь как зеницу ока!
Вечером меня пришла навестить подруга. Начитавшись моих полных трагизма и отчаяния голодных постов, милая Катя принесла мне пожрать. Не бекон, конечно, но пару йогуртов, связку бананов и пачку печенья. Я воспрял духом! Теперь, даже если мне придется провести здесь еще неделю, голодная смерть мне больше не грозит! И пусть идут лесом поварихи с их печеньками и темной стороной!
Ну а на следующий день меня выгнали домой!
После обхода доктор опять погнал меня в перевязочную, осмотрел, перевязал, и велел через полчаса зайти к нему в кабинет.
- Собирайте вещи, я вас отпускаю!
- Ура!!! Выписка!!!
- Не выписываю, а отпускаю. Лежите тут, одиночную палату мне занимаете. Надоели! Срастайтесь дома. Через неделю приедете, я вам швы сниму, и уже тогда выпишу! Все, вот вам расписка, чтоб вам вещи в гардеробе отдали.
Но вы же не думаете, что моя больничная эпопея закончилась вот так просто и без финального аккорда? Нет, конечно же вы так не думаете!
Я вернулся туда через неделю. Снова стоял с курткой подмышкой у лифта, ожидая скандала на тему "Ходют тут всякие с верхней одеждой!", и внезапно нос к носу столкнулся со своим хирургом.
- А вы чего тут делаете? – спросил он.
- Ну как же… Вы же мне сказали сегодня прийти, швы снять?
- Я? Вы у меня на завтра записаны… Рановато еще.
- Эм… И что мне теперь делать? Обратно ехать?
- Ладно, поднимайтесь в перевязочную. Сниму. Авось не разойдется…
Как же я люблю этот медицинский авось…
В общем, как вы уже поняли, ничего не разошлось. Сейчас, почти три месяца спустя, авоська хоть иногда и отликается легкой болью на резкие движения, но работает исправно. И я уже без страха таскаю на руках обоих детей, даже одновременно. Но финальное указание хирурга все еще блюду…
- Женщин на руках ближайшие полгода не таскайте. На всякий случай…
@темы: Мемуары ебалая
-
-
07.06.2020 в 23:15Не знаю - я первые сутки вообще ничего не ела, не вставала и мне было норм. Ничего не хотелось. Всегда очень трудно начинать что-то есть после наркоза.
-
-
07.06.2020 в 23:27-
-
08.06.2020 в 17:37А вот после спинальной анестезии я не хотел есть, кажется., только на операционном столе.
-
-
08.06.2020 в 17:38-
-
08.06.2020 в 17:49-
-
08.06.2020 в 18:08-
-
08.06.2020 в 20:10-
-
09.06.2020 в 18:17