История не новогодняя, но зимняя, и морозная. Как раз в тему того, что сейчас за окном.
Шел 1997-ой год. Мне было 14. Моему другу детства, Мишке, более известному читателям моих мемуаров под подпольной кличкой Толстый, было 12. Жили мы на "Снегирях", кои в те годы были не просто гребенями, а краем географии. За "Снегирями" начиналось великое ничто, занесенное снегом и продуваемое декабрьскими ветрами!
Вернулись мы со школы, осознали, что уроки мы делать как всегда не хотим, и решили поискать на свои задницы приключений. Например, покататься на лыжах. Сказано – сделано. Оделись, худо-бедно тепло, нацепили лыжные ботинки, смазали лыжи парафином, и вышли из дома, навострив лыжи в сторону озера, вошедшее в анналы моих историй под именем Мертвая Заводь.
То самое озеро, на берегу которого предполагалось символически принести в жертву двух девушек, по имени Света и Наташа. То самое озеро, благодаря которому я сейчас пишу эти строки, покрытый пятнами ветряной оспы.
Ищете связь между озером в 97-м и оспой в 2016-м? Все просто! Благодаря Мертвой Заводи я познакомился со Светой и взял ее жены. Благодаря этому факту на свет появился Стас, который притащил из садика ветрянку, и заразил ею всех, кого до кого дотянулся.
Но Аллах с ними, с лирическими отступлениями. О принесении в жертву будущей жены я писал в одноименной заметке. Важные постулаты: зима, поля, дорога до Мертвой Заводи, лыжи, и километра так 4,5 до этого самого озера.
И -20. Но это мы осознали уже посреди полей. Ну а чего нам, молодым бугаям? Резво бежим по лыжне, легкая шапочка прикрывает уже посиневшие уши, но
Хотите узнать больше?это не проблема: всегда можно остановиться, снять варежки, подышать на руки и приложить их к ушам, отогревая замерзшие локаторы. Фигня-война. Главное – надолго не останавливаться, а то курточка на рыбьем меху тоже не слишком сильно спасает в морозы. Но дети же, энергии много! Движение – жизнь, пока ты бежишь, тебе тепло, а бежать мы способны долго.
Два неутомимых киборга, весело матерясь мчащиеся по лыжне навстречу приключениям! Неуязвимые для холодов, нечувствительные к ледяному ветру, подгоняющему нас в спину. В тот момент мы были свободны и неудержимы! Мы сами были подобны ветру. Прошлое – забыто, будущее – покрыто мрачной пеленой, а в настоящем – только ритмичные движения рук и ног, только небо, только ветер, только Белое Безмолвие впереди.
Сделали небольшой привал на обочине Мочищенского шоссе, в том месте, где сейчас оно сливается с Северным объездом. Отогрели уши, немного подморозили ноги. Лыжные ботинки – голимый кожзам, совершенно не защищающий от холода. Ботинки старые, купленные несколько лет назад. Ноги – росли, ботинки – нет, поэтому они еще не малы, конечно, но близки к этому. Трое носков под них не наденешь, обычные, да плотные шерстяные – впритык, и то пальцы уже жмет. Останавливаться нельзя, холод забирается в каждую щелочку в одежде, касается кожи своими ледяными пальцами, пробирается дальше, в кровь...
Встали, перебежали дорогу, снова нацепили лыжи. Вперед!
Дальше – хуже, лыжни нет. Идем по целине, по насту. Идти тяжелее, энергии тратится больше, но мы же молоды, мы же неутомимы, а выделившаяся при движении энергия тратится на обогрев замерзающего тела. Прорвемся, еще не в таких переделках бывали! От гопников бегали, в болоте тонули, в ментовке сидели... Что нам какой-то мороз? Мы же сибиряки...
Идем. Уже не бежим, уже идем. Но осталось-то недалеко, километра полтора, не больше. Иногда выкатываемся на проселочную дорогу – по накатанному снегу становится идти чуть легче. Иногда дороге с нами не по пути, и она уходит в сторону, а мы упрямо торим лыжню к Мертвой Заводи.
В какой-то момент мы снова оказываемся на дороге, и она выводит нас к горке. А горки – мои враги. Страшные враги! Нелады у меня с ними, вечные нелады. Плохо у меня с равновесием, плохо у меня с удержанием направления на большой скорости. Потому ни разу я на горных лыжах и не катался, сколько не говорили мне друзья: "Да горные – это не беговые. Там по-другому все!" Не пойду! Я когда на коньки впервые встал – ногу потянул! В раздевалке! Снимая конек! Представляете, что со мной на склоне будет, на горных лыжах? Да я там погибну глупой смертью храбрых, а заодно и нескольких невинных с собой заберу.
Не так страшен атакующий строй кавалерии, как катящийся с горки Кудряшов! Не так бессмысленен и беспощаден русский бунт, как мое чувство равновесия! Не так опасен огненный дождь, как неуправляемый снаряд с двумя лыжными палками!
Обойти горку? Спуститься по целине? И времени жалко – чем дальше, тем меньше в организме остается энергии, хочется побыстрее добраться до озера, задать себе вопрос, нахрена мы сюда поперлись, и повернуть обратно. И гордость в груди пылает огнем! Горка? Да она мне как два пальца испоганить! Как две ноги переломать! Как две лыжи узлом завязать!
И-эх! Понеслась, перекрестясь! Ловите меня семеро, шестеро не удержите!
Скорость растет, координация падает, в груди замирает сердце, я забываю сделать вдох... И тут колдобина! А может ветка? А может загогулина? А может хитрая ловушка, расставленная кем-то на бездарных лыжников вроде меня?
Небо, земля, снова небо, снег во рту, снег за шиворотом, варежка летит дальше, а я уже никуда не лечу, я падаю мордой в снег! Боль в лодыжке, боль в руке, боль в спине. Что-то хрустит, что-то рвется... Я открываю глаза – перед глазами лыжа. Нога выгнута под странным углом, но вроде цела. Распутываюсь, оцениваю повреждения – вроде цел.
- Нормально? – орет сверху Толстый.
- Нормально! – ору я в ответ.
- Я лучше сторонкой обойду, - очкует он.
- Тебе что, слабо? – кричу я заветное заклинание подростков.
- Кому слабо? Мне слабо?
Еще одни неуправляемый снаряд несется с горы, наезжает на ту же колдобину, что и я, и тяжело приземляется в снег, путаясь в руках, ногах и мыслях. Толстый орет благим матом, я бегу к нему, на ходу думая, что мы доигрались, и случилось что-то плохое...
Плохое действительно случилось. Руки и ноги целы, идти, хоть и хромая, Мишка может, но вот креплению на левой лыже хана. Полностью и бесповоротно. Здесь, без инструментов, не починить никак.
Все! Приехали! Не дошли мы до Мертвой Заводи каких-то 500 метров. Разворачиваемся.
Сначала идем по дороге. Так еще ничего, Мишка ковыляет, держа лыжи в руках, я – легко скольжу впереди него. Но скорость уже не та, да и сил уже не так много. Замерзаем... Дальше – хуже. Дорога забирает влево, нам туда не надо, нам надо прямо. Снова по целине. Мишка цепляет одну лыжу. На вторую – просто встает, потому, что закрепить ее на ботинке нечем.
И ветер, тот самый прохладный ветерок, что по дороге сюда ласково подталкивал нас в спину, загоняя в ловушку, теперь победно скалился нам в лицо, ледяными руками оглаживая нос и щеки.
Шоссе уже в зоне видимости, но шоссе – это только ориентир, это даже не половина дороги, это менее, чем треть. А я уже ни рук, ни ног, ни лица не чувствую. Белое Безмолвие показало свое истинное лицо, свой холодный оскал смерти. -20, ветер, и мы на равнине, посреди великого ничего, продуваемые со всех сторон.
- Миш, я побегу вперед, ладно? Не могу больше, замерз как сволочь. На шоссе попробую машину голоснуть. Может, кто подвезет...
- Беги, - обреченно сказал Толстый, вымученно вышагивая по снежной целине на одной лыже.
- Держи прямо, у дороги встретимся, лады?
Наверное, он думал, что я его брошу. Что сейчас выеду на трассу, поймаю машину, и умчусь домой, греться. Но русский в Белом Безмолвии своих не бросает.
Домчавшись до шоссе я немного разогнал кровь, но только самую малость. Заледенел я уже весь, до костного мозга. Руки еще как-то ощущались, но ног я уже просто не чувствовал. Выбежав на дорогу я действительно попытался поймать машину, но потом подумал: что я скажу водителю? "Дяденька, там мой друг телепается, на одной лыже, проваливаясь каждые 15 секунд по пояс. Он еще минут через 15 сюда доберется. Вы его подождите, пожалуйста!" Глупо как-то. Вот дотелепается, тогда вместе и будем голосовать. А пока... Пока надо хоть немного согреться.
Возле дороги стояли полутораметровые снежные отвалы, нагребенные снегоуборочной техникой. И если упасть под защиту этого снежного вала – он прикроет хотя бы от ветра. У меня хотя бы перестанет леденеть лицо...
Я рухнул у обочины, спрятавшись от ветра, свернувшись в позе эмбриона. Наверное, так и умирают люди на морозе. Прячутся в иллюзорное тепло, расслабляются, и позволяют холоду проникнуть везде. В горло, в легкие, в кровь, а уже по ней – добраться до сердца, навсегда остановив его стук. Я пролежал так минут 15, не чувствуя ног, но все же еще далекий от того, чтобы полностью отдаться холоду. Я отдохнул, отогрел лицо и уши, заморозил все остальное...
Но знаете, что страшно? Шоссе. На обочине в снегу валятся свернувшийся клубком подросток. Думаете, кто-то остановился? Нет. Ни один. Надеюсь, меня просто не видели там, в снегу... Потому что если видели, но не остановились... Я тогда просто не хочу думать о человечности в этой стране.
Через снежный вал на противоположной стороне дороги, пыхтя и матерясь, перевалился Мишка.
- Я через поля не пойду, - сказал он, - просто не дойду. Просто сдохну.
Я кивнул. Кивком указал: "Падай рядом, полежи"...
- Пойдем вперед, вдоль дороги, - предложил я минут через 5, - там кафе впереди. В нем погреемся немного. Ну а потом – по Пьяной дороге.
Так дольше. Километров пять, вместо трех, если по прямой. Но я прекрасно понимал, что поля Толстый не одолеет. Да и я уже, вполне возможно, тоже.
Мы встали. Пошли вдоль дороги, держав в правой руке лыжи и палки, и вытянув левую. Может, кто остановится? Может, кто подвезет?
Кому мы такие нужны, с лыжами? Как запихнуть лыжи в среднестатистический седан? Кому это вообще надо?
Почти у самого кафе нас подобрал универсал, в салон которого лыжи с трудом, но пролезли. Семейная пара, которой он принадлежал, ехала на "Снегири". Стуча зубами мы бормотали "Спасибо" всю дорогу, сидя на заднем сиденье и чувствуя, как покалывает руки и лица. Вот что меня смущало, так это то, что в ногах я не ощущал ничего.
Нас высадили метрах в трехстах от дома. Напутствовали добрым словом "Больше так не вы2,71бывайтесь!" Мы попрощались и пошли домой каждый к себе. Мама уже была дома. Похоже, мама выслушала мой рассказ не очень внимательно. Похоже, она пропустила фразу "Я не чувствую ступней", потому что она тут же налила горячую ванну и усадила меня в нее отмокать.
Да, моя мама – врач. Матерый терапевт. Профессионал. Еще она очень любила рассказывать историю из деревни, откуда она была радом, про охотника, который заблудился в лесу, проблуждал там сутки в лютый мороз, а потом все-таки нашел дорогу домой и радостно вошел в жарко натопленную избу. И у мужика отвалился нос...
В начале нулевых, на волне популярности книг о мальчике со шрамом на лбу, я понял, что я один на всем белом свете знаю, что Том Реддл был родом из маленькой деревни Яя в Кемеровской области. "Дорогие товарищи яйцы!" – заявил однажды какой-то высокий партийный чин с первомайской трибуны... Яйцы ржали так, что чуть не сорвали первомайскую демонстрацию, а это высказывание вошло в легенду.
Ну, в общем, мама из Яи поехала поступать в Новосибирск, в медицинский, а Том Реддл – в Хогвартс. Такая вот история.
Но вернемся к моей истории. Никогда, слышите, никогда, сразу не опускайте отмороженные конечности в горячую воду. Это больно. Мои ступни разбарабанило раза в два, они налились красным с малиновым оттенком, и еще несколько часов приходили в норму. Ну, хоть не отвалились, и на том спасибо.
С тех пор у меня постоянно мерзнут ноги. Я довольно-таки морозустойчивый, не боюсь ни холодных ветров, ни ледяных объятий Сибири. Но ноги всегда держу в тепле, ибо кровообращение в них так и работает через пень-колоду. И едва начиная замерзать, ноги вспоминают только тот день в декабре 1997-го, и всячески сигнализируют мне о том, что такого ебалая как я, на всем белом свете не найти!
P.S. А спонсор этой заметки – ночной возглас супруги: "Ааааа, в рот тебе ноги, не трогай меня своими ногами! Почему ты весь – теплый, а ноги у тебя такие холодные? Высунь их из-под одеяла, пока я не замерзла!"
Многое в нашей семейной жизни связано с Мертвой Заводью. Ноги, например...
-
-
25.12.2016 в 18:18А где почитать про принесение в жертву? Я в прошлом году весь дневник перечитала, как на него наткнулась, но такого что-то не помню.
-
-
25.12.2016 в 22:24Я лет в 11 попёрлась пешком на дачу. Мотивы этого похода совершенно идиотские, если взглянуть со стороны, но мне было норм. Спасибо ещё, что поздняя весна была, а не зима.
Почему не поехала? Там тремя автобусами ехать нужно было: до Ц. Рынка, от него до другого конца города, а потом на автобусе для дачников. Я знала, что в центр на 71-м, из центра на 77-м, на дачу на 101-м, но! Точно не помнила, где конечная 77-го и в упор не знала, где нужно выйти, чтобы пересесть на 101-й. Давненько так ездили ж, ещё когда машина больше стояла в гараже, чем возила нас.
И пошла. 17 км по городу. За городом (ещё 10 км) подвезли сначала просто какие-то добрые самаритяне, но полпути всего, а потом соседи по даче подобрали (изрядно охреневшие, когда увидели идущую вдоль дороги меня). 4 часа.
Степень охренения родителей передать затрудняюсь, слабо помню (а представлять боюсь).
Нет, подростки явно не головой думают.
-
-
25.12.2016 в 22:40-
-
26.12.2016 в 09:35У меня вот сын подрастает... Мне уже заранее страшно, что будет творить этот сорванец в те же 12-14 лет, особенно учитывая, что расти он будет на папкиных рассказах.
-
-
26.12.2016 в 09:58-
-
26.12.2016 в 10:00