Ручей фей. Чудесное место, одно из самых красивых что я видел во Вьетнаме. Справа – красные и белые скалы, слева – джунгли, под ногами – красный ручей, глубиной по щиколотку. И никого! Нам так повезло – обычно там не протолкнуться от туристов, но когда туда пришли мы ручей был пуст от устья до водопада, от которого он берет свое начало.
И не важно, что всего в двух километрах шумит трасса, не важно что в вдоль нее кипит жизнь в отелях, а еще ста метрами восточнее – вгрызаются в песок полутораметровые волны Южно-Китайского моря.
Мы шли. Ошеломленные этой красотой, вдавленные в песок ручья жарким вьетнамским солнцем, изнывающие от жары но безумно довольные… Мы возвращались обратно, к морю, к прохладе его волн и холоду кондиционера в номере. Как вдруг у самого выхода к цивилизации обнаружился загон с одиноким страусом и не менее одиноким вьетнамцем.
- О достойнейший из русских витязей, - обратился ко мне стоявший рядом со страусом вьетнамец, - Не соблаговолишь ли ты помочь скромному сыну дракона и феи, как помогали твои предки моему народу в годы опустошительной войны с Соединенными Штатами?
Хотите узнать больше?
- Сладки речи твои, сын дракона, - ответствовал я, - Чем могу я быть полезен тебе?
- Не могу я совладать со скотиною этой, - окрыленный надеждой на помощь продолжил вьетнамец, - Совсем страус мой ездовой от рук отбился. Не слушается меня, недостойного, ибо духом я стал слаб и размяк телесно. Меня ждут дома жена и шестеро детей, а дом мой далеко и пешком туда не добраться. Страус оседлан, но службу мне служить не желает, ибо скотина он пернатая, нирваны не достигшая, баобабом в прошлой жизни являвшаяся.
- И о чем же просишь ты меня?
- Объезди животное, покажи ему, что человек ему хозяин и подчиняться ему скотина должна, а не шипеть на седока и из седла выбрасывать! Мои глаза возрадовались при виде тебя, выходящего из лона ручья, ибо чувствую я что мастерства твоего на пятерых таких страусов хватит!
- Отчего же не выручить сына страны, пригревшей меня на 10 дней отпуска! – заявил я, осторожно косясь на жену. Что скажет она, владычица сердца моего, мастер кулинарии и обладательница скипетра семейной власти, имя которому – скалка!
- Муж мой, - заговорила моя Света, - Негоже от подвигов отпускных отвлекаться, ради вьетнамца сирого и страуса его необъезженного. А ну как потопчет тебя скотина эта пернатая? А ну как лик твой светлый об песок колючий хряпнется?
- Ну а во имя дружбы народов? – осторожно спросил я, - Подумай, как смогу я смотреть в глаза персоналу отеля нашего, если откажу в помощи собрату ихнему?
- Ну, если во имя дружбы народов… - согласилась Света, благословляя меня словами "Иди уже, балбесина" на ратные подвиги.
Лихо вскарабкался я на страуса и острый ум мой тут же разобрался с системой управления этой божье твари.
- Внемли мне, гусь двухметровый, - заговорил я, словом стараясь урезонить ездового пернатого, - Негоже это, седока своего не слушаться! Внемли и шагом марш, вперед, к другому концу загона! Да смотри, не растряси меня, иначе в ярость я придти могу и заездить тебя как "Жигули" "Копеечку"! Но, залетный, трогай!
И страус тронул! Так рванул вперед, да так резко затормозил, из седла меня выкидывая, что все рысаки мира, увидев такую прыть, в углу загона нервно курить бы уселись.
Не удержал я равновесия, стал на бок заваливаться, из седла выпадая… Да только не рассчитал страус злокозненные, не учел силушки моей богатырской, да задницы, любимой женою за годы совместной жизни откормленной. Повело его вместе со мною, стало на бок заваливать! Зашипел страус, задергался, но не дрогнул я, не испугался! Даже тогда не испугался, когда понял, что одна нога моя на земле стоит, а другая – намертво в седле застряла, а птица эта конеподобная прямо на меня заваливается.
То не езда была, то была схватка. Теснил меня страус к забору дощатому, чтоб ударом одним дух мой вышибить. Да не на того нарвался, злыдень пернатый, не сбежал я, не дрогнул духом. Была у меня мысля такая крамольная, выражением "срать кирпичами" описываемая… Может и сбежал бы я, кабы нога моя вторая меня слушалась, а не в седле страусовом болталась.
Припечатала меня птица эта об забор так, что искры из глаз посыпались, рухнул я на песок чужой страны, погибать приготовившись! Страус – птица подлая, что лежачего не бьют – сроду не слыхивал. Вдарил он мне лапищей своей по лику моему так, что не подставь я руку – вдавил бы он мою головушку в песок… Хрустнула рука, крякнули очки, зашипел удовлетворенно страус, от поверженного врага отходя.
Но не сдался я… Поднялся, боль превозмогая! В глаза ему невидящим взором глянул – ибо без очков взор у меня ну вообще ни разу не видящий!
И понял страус, что не на того напал, что не сломить ему духа русского, что не превозмочь ему задницы моей откормленной. Отступила птица на шаг, да голову склонила, признавая власть над собою…
- Ты цел, витязь мой? – спросила меня супруга, и много эпитетов добавила, поровну их между мной и страусом разделив.
Поблагодарил нас вьетнамец, помог ключевой водой умыться, кровь с боевых ран смыть, да посочувствовал, что слеп я стал аки крот… И пошли мы дальше, свершений новых искать да думать где б очки-то новые надыбать.
Вот так вот, дорогие мои читатели, все и было! Правда-правда. И ежели доведется вам с моею супругою чаевничать и расскажет она вам свою версию истории этой, что, мол, Кирилл, ебалаище, на страуса кататься полез, чуть не угробил и себя и несчастную птицу, грохнулся, чуть не завалив и страуса, сломав в итоге очки и руку – не верьте ей. Всю правду я вам рассказал, без преукрас!